Страшнее нету одиночества, чем одиночества в толпе. Когда безумно всем хохочется, а плакать хочется тебе.
МорМор
Мои каракулькиЯ уже забыл, что такое просто жить. Быть кем-то, кроме как тем, в кого так стремился превратиться. Я забыл, что умею танцевать, что не плохо рисую и сносно играю на фортепиано. Я забыл о том, что у меня есть склонность к готовке. Мне нравится декорировать дом. Глупо, согласен, но, как оказалось, мне это нравится. Все это. А я и забыл. Я все забыл. После моего первого убийства… Я болен, и никогда этого не скрывал. Наоборот, я выставлял напоказ, кичился своим безумием. Кого-то это пугало, кого-то очаровывало. Я хотел и того и другого. Для меня все это было главным, только это.
Но теперь в моей жизни появился он. Человек с белыми волосами. Он развалился на моей кровати, раскинув руки в стороны. Он чувствует себя защищенным и свободным, коли спит вот так. Не боится. Мой зверь меня не боится.
Я не хочу его будить. Поэтому отсел на пуфик в ногах, и любуюсь им. Любуюсь тем человеком, что изменил всю мою жизнь. Я вспомнил, что умею танцевать. Что я ходил в балетную школу, и был отличником. Я вспомнил, потому что мне захотелось показать ему, на что я способен. Мне захотелось увидеть в его глазах удивление и восторг. И я это увидел. Тигр редко проявляет эмоции. Злость, безразличие, нахальная усмешка. Чаще это. Еще чаще страсть. Обожаю видеть в его глазах волнение, даже страх. За меня. За кого же еще?
Я танцевал ему, и получал небывалое удовольствие. От того, что на меня смотрят влюбленные глаза. Это было впервые, когда я увидел в этом голубом, чуть сонном взгляде, любовь. Не страсть и похотливое желание – любовь…
Когда я играл ему на фортепиано, попросив взломать замок в том старом театре, Моран был сам не свой. Тьма, пустая сцена, огромный совершенно аномально-тихий зал, и я. Я был рядом. Я играл ему Бетховена. Себастьян сказал, что теперь полюбил и классику. Зверь часто слушал музыку в наушниках. В основном это был рок или металл. Теперь он нашел в своем сердце место и для такого «пыльного старья», как раньше он изъяснялся. Видимо ждал, чтобы ему сыграл я.
Я рисовал его портрет, пока он сидел в засаде. Он ненавидел меня в тот вечер. Не хотел, чтобы я лез с ним туда. Это опасно. А я пошел. Я его босс в конце концов. Он выслеживал нужного мне человека, а я сидел рядом и рисовал его. Его хмурый лоб, его морщинки, его тонкий шрам, который так мне нравится. Ненавижу его за совершенства. Будь он без этого шрама, я бы его так не любил. Будь у него не такие грубые руки, я бы его так не любил. Будь он мягче или теплее, я бы его так не любил. У него шершавые руки, у него колючий подбородок. От него вечно разит сигарами и виски. И каждый раз я нахожу все новые и новые шрамы и царапины. Лишь один так заметен, на лице, что был получен еще во время службы. Если бы тот осколок вошел чуть глубже ему в голову, я бы никого так и не сумел полюбить, как люблю его. Этого грубияна, этого невыносимого зверя.
Он не умеет танцевать. У него нет музыкального слуха. Он странно смотрится в костюме. Но я не встречал никого, кто мог бы так изящно не уметь танцевать. Кто мог бы с таким завораживающим талантом барабанить по клавишам, и хохотать. Он хохочет как зверь, а улыбается как акула. Кого-то это, должно быть, пугает, а я смотрю на него, как завороженный.
А то, что костюмы ему так не свойственны, это придает ему лишь особый шарм. Эти костюмы так приятно с него срывать.
Я люблю его. Люблю смотреть на вздымающуюся от дыхания грудь, на то, как свет от луны скользит по его грубой коже. Я люблю смотреть, когда он сонный потирает глаза кулаком, и с лохматой шевелюрой уходит в ванную, пытаясь не шуметь, дабы не будить меня. Думает я сплю. Не сплю. Провожаю его взглядом, слушаю, как журчит вода в кране, смотрю, как тигр пытается уложить волосы, постоянно зачесывая их под ежик. Ему идет эта прическа, и наплевать, что она для подростков.
Как же мне хочется, чтобы все стало проще. Чтобы я по утрам готовил ему завтрак, чтобы на прогулке он мог просто меня поцеловать, приобнимая. И наплевать, что у всех на виду. Как же мне хочется простоты. Но я никогда себе этого не позволю. Потому что я его босс. Потому что я знаю, он любит, когда я держусь на стороне. Когда иду всегда впереди него, когда смотрю на него с этой пренебрежительной ухмылкой. Я знаю, он любит меня такого. И я таким останусь. Я слишком не простой, чтобы делать отношения простыми. Пусть лучше он врывается ко мне в пиджаке, что заляпан грязью и чьей-то кровью, пусть лучше я буду привязывать его, отдавая жесткие приказы. Может однажды мы станем мягче, но это будем уже не мы. А пока я уйду в другую комнату. Пусть Себастьян проснется в одиночестве. Не хочу, чтобы он знал, как сильно я его люблю. Как же сильно…
Мои каракулькиЯ уже забыл, что такое просто жить. Быть кем-то, кроме как тем, в кого так стремился превратиться. Я забыл, что умею танцевать, что не плохо рисую и сносно играю на фортепиано. Я забыл о том, что у меня есть склонность к готовке. Мне нравится декорировать дом. Глупо, согласен, но, как оказалось, мне это нравится. Все это. А я и забыл. Я все забыл. После моего первого убийства… Я болен, и никогда этого не скрывал. Наоборот, я выставлял напоказ, кичился своим безумием. Кого-то это пугало, кого-то очаровывало. Я хотел и того и другого. Для меня все это было главным, только это.
Но теперь в моей жизни появился он. Человек с белыми волосами. Он развалился на моей кровати, раскинув руки в стороны. Он чувствует себя защищенным и свободным, коли спит вот так. Не боится. Мой зверь меня не боится.
Я не хочу его будить. Поэтому отсел на пуфик в ногах, и любуюсь им. Любуюсь тем человеком, что изменил всю мою жизнь. Я вспомнил, что умею танцевать. Что я ходил в балетную школу, и был отличником. Я вспомнил, потому что мне захотелось показать ему, на что я способен. Мне захотелось увидеть в его глазах удивление и восторг. И я это увидел. Тигр редко проявляет эмоции. Злость, безразличие, нахальная усмешка. Чаще это. Еще чаще страсть. Обожаю видеть в его глазах волнение, даже страх. За меня. За кого же еще?
Я танцевал ему, и получал небывалое удовольствие. От того, что на меня смотрят влюбленные глаза. Это было впервые, когда я увидел в этом голубом, чуть сонном взгляде, любовь. Не страсть и похотливое желание – любовь…
Когда я играл ему на фортепиано, попросив взломать замок в том старом театре, Моран был сам не свой. Тьма, пустая сцена, огромный совершенно аномально-тихий зал, и я. Я был рядом. Я играл ему Бетховена. Себастьян сказал, что теперь полюбил и классику. Зверь часто слушал музыку в наушниках. В основном это был рок или металл. Теперь он нашел в своем сердце место и для такого «пыльного старья», как раньше он изъяснялся. Видимо ждал, чтобы ему сыграл я.
Я рисовал его портрет, пока он сидел в засаде. Он ненавидел меня в тот вечер. Не хотел, чтобы я лез с ним туда. Это опасно. А я пошел. Я его босс в конце концов. Он выслеживал нужного мне человека, а я сидел рядом и рисовал его. Его хмурый лоб, его морщинки, его тонкий шрам, который так мне нравится. Ненавижу его за совершенства. Будь он без этого шрама, я бы его так не любил. Будь у него не такие грубые руки, я бы его так не любил. Будь он мягче или теплее, я бы его так не любил. У него шершавые руки, у него колючий подбородок. От него вечно разит сигарами и виски. И каждый раз я нахожу все новые и новые шрамы и царапины. Лишь один так заметен, на лице, что был получен еще во время службы. Если бы тот осколок вошел чуть глубже ему в голову, я бы никого так и не сумел полюбить, как люблю его. Этого грубияна, этого невыносимого зверя.
Он не умеет танцевать. У него нет музыкального слуха. Он странно смотрится в костюме. Но я не встречал никого, кто мог бы так изящно не уметь танцевать. Кто мог бы с таким завораживающим талантом барабанить по клавишам, и хохотать. Он хохочет как зверь, а улыбается как акула. Кого-то это, должно быть, пугает, а я смотрю на него, как завороженный.
А то, что костюмы ему так не свойственны, это придает ему лишь особый шарм. Эти костюмы так приятно с него срывать.
Я люблю его. Люблю смотреть на вздымающуюся от дыхания грудь, на то, как свет от луны скользит по его грубой коже. Я люблю смотреть, когда он сонный потирает глаза кулаком, и с лохматой шевелюрой уходит в ванную, пытаясь не шуметь, дабы не будить меня. Думает я сплю. Не сплю. Провожаю его взглядом, слушаю, как журчит вода в кране, смотрю, как тигр пытается уложить волосы, постоянно зачесывая их под ежик. Ему идет эта прическа, и наплевать, что она для подростков.
Как же мне хочется, чтобы все стало проще. Чтобы я по утрам готовил ему завтрак, чтобы на прогулке он мог просто меня поцеловать, приобнимая. И наплевать, что у всех на виду. Как же мне хочется простоты. Но я никогда себе этого не позволю. Потому что я его босс. Потому что я знаю, он любит, когда я держусь на стороне. Когда иду всегда впереди него, когда смотрю на него с этой пренебрежительной ухмылкой. Я знаю, он любит меня такого. И я таким останусь. Я слишком не простой, чтобы делать отношения простыми. Пусть лучше он врывается ко мне в пиджаке, что заляпан грязью и чьей-то кровью, пусть лучше я буду привязывать его, отдавая жесткие приказы. Может однажды мы станем мягче, но это будем уже не мы. А пока я уйду в другую комнату. Пусть Себастьян проснется в одиночестве. Не хочу, чтобы он знал, как сильно я его люблю. Как же сильно…
@темы: МорМор, Мои писательские глупости