Написали! Написали! Сказали, что продолжение "Кингсмана" БУДЕТ!!!!!! Без пруфов, но я верю!!! ДАААААА!!!!

@темы: Обо мне, Кингсекс

---

Весь фандом "Кингсмана" построен на боли и страдании.
Обрадуйте нас новостями, что будет продолжение, что будет второй фильм, и что... и что там будет он!
И страдания прекратятся!
А пока каждый день, ВК, тумблер... Страдания, страдания, страдания....

@темы: Обо мне, Кингсекс

---

27.04.2015 в 12:44

Пишет  olga_endymion:

Кликабельно

@темы: "Мстители", "Железный Тони Старк"

---

Я написала это после такого странного арта)

арт

Прочувствовав невозможное, захотелось изобразить нечто поистине волшебное. Вот что из этого вышло)

Сказка

-Я расскажу тебе сказку. Я знаю, ты любишь сказки. Их все любят. Особенно в детстве, особенно, когда так не хочется спать. Ты зарываешься в мягкое одеяло с головой, и жалобно, с бесконечной мольбой смотришь на маму, мурлыча ей: «Еще одну, мамочка. Только одну». И глазки делаешь такие, знаешь, огромные-огромные. Ну как тут отказать ребенку? Быть можешь и ты был таким же. Мы все такими были. Просто не признаем. Стесняемся чего-то. Стыдно, стыдно говорить о том, что и в трусы то мы пруденили, и что плакали до пузырей в носу. Конечно. Сейчас мы взрослые леди, джентльмены. Кто признается, что пугался большого пузатого дядьки, которого называли Сантой? Никто. Я бы не признавался. Но сейчас, хотя бы на эти короткие минуты, побудь тем самым наивным ребенком, и послушай мою сказку.
Я расскажу о мире, таком же, как наш. Там те же люди, те же машины, и управляют страной, представляешь, те же политики, что и у нас. Но там случаются чудеса. Не такие, как здесь, когда однажды больной ребенок просыпается здоровым, когда отец возвращается домой с войны. Нет, такие чудеса, как говорящие животные или умеющие летать люди. Когда кролики несут шоколадные яйца, как курицы, или собаки отплясывают чечетку получше, чем я отплясывал в пятом классе. Там возможно все. Но это для нас те события кажутся чудесами. Для них же это все так обыденно, буднично. Они даже не удивляются, не восхищаются новому чуду. Просто смотрят и проходят мимо, лишь изредка прикасаясь.
Моя сказка об агенте. Не угадаешь с каким именем. Да-да. Гарри Харт. Забавно, правда? Но ведь это тот же мир, что и наш, только чудесней. Так что там так же был Гарри Харт. Его чаще называли Галахат. Должно быть так сокращали неумело.
Сказка моя начнется с того, что агент ушел с работы чуть раньше обычного. А если бы он опоздал? Если бы не свернул на другую сторону улицы, нашел бы он то самое чудо? Но это уже развязка сказки. Давай я расскажу с самого начала.

***

***
Это случилось осенью. Листья с музыкальными трелями опадали с деревьев и ковром устилали землю. Чем ниже опускалось солнце за горизонт, тем более ярким пламенем начинали светиться листья под ногами. Наступишь на них, и они загораются. Но чем чаще наступаешь, тем тускнея горят они. Поэтому дорожки вскоре темнеют, а прохожим совсем не хочется гулять там, где не проложены тропинки. Зачем? Фонари итак не плохо освещают темнеющие улицы.
Гарри Харт, заматывая черный шарф на шею, чуть прихрамывая направился к себе домой. Он жил не в высотном здании, и ни в роскошном особняке. Он предпочел небольшую квартирку в здании всего с четырьмя хозяевами. Его квартира была на первом этаже, с персональным входом, так что с соседями он никогда не встречался. Зачем?
Это было тяжелое время для агента. Его ранили на последнем задании, а погода добавила к ранению еще и простуду. Неприятные симптомы. Может поэтому мужчина и ушел пораньше. Он был измотан. Голова гудела и плохо соображала. Именно тогда Гарри и свернул не туда, куда следовало бы. Он шел по светящимся листьям, то и дело прикладывая к носу платок, и приглушенно чихал, как вдруг остановился. Уж из-за чего, мужчина так и не понял. Он просто замер, переведя взгляд на сгоревший ящик из-под фрукты. В таких обычно развозят яблоки. И почему этот обгорелый ящик так уж заинтересовал мужчину? Может из-за желтых наклеек на них? Гарри бы продолжить свой путь, домой, и хорошенько отоспаться. Но мужчина направляется к ящику, заглядывая в него. Ничего. Только горелые доски, только подпаленные перья, и маленький черный шарик. Что это? Гарри подцепил шарик рукой, спрятанной в перчатку, и хорошенько оттер его от сажи. Это не шарик, это яйцо. Только чернота никак не стиралась. Зато проступали желтые пятна. Как на ящике, в коем и нашлось это яйцо.
«Интересно, - подумал мужчина, - кто вылупится из этого яйца?»
Да только яйцо это было маленьким, с трещинкой на боку. Гарри заметил это уже дома, когда отмыл его хорошенько. Вряд ли кто-то вылупится из этого яйца. Он был в ящике, что горел. Может детеныш, будь он там, уже мертв.
Только уложив яйцо в свернутый шарф, что Гарри снял с себя, мужчина вспомнил о том, что болен, и что нужно прилечь.
Он обессиленно рухнул на кровать, кутаясь прямо в пальто, и попытался заснуть. Но как бы он ни ворочался, ничего не получалось. Что-то тревожило его. Что? Только после очередного поворота на кровати, мужчина вскочил на ноги, взял вместе с шарфом то яйцо, и, уложив его на подушку рядом с собой, заснул.
Утром яйцо нашлось на самом краю кровати.
-Чуть не уронил, - прошептал мужчина, виновато глядя на яйцо. – Прости.
Он взял яйцо с собой. Постоянно держал его в тепле нагрудного кармашка, а когда был не на деле, у себя в кабинете, оставлял его греться у горячей чашки, постоянно подлива кипяток.
Дома следующим вечером он соорудил для маленького яйца что-то вроде гнездышка из ваты и шерстяных носков.
-Зато хотя бы я понял, зачем все это время хранил их, - усмехнулся мужчина, укладывая яйцо в тепло.
Он сел в кресло напротив, и долго читал какие-то грустные рассказы, из-за чего взгляд его стал совершенно мрачным. Мужчина обреченно вздохнул, захлопывая прочтенную книгу, и поднял глаза на гнездышко.
-Не люблю такие истории. А ведь до последнего веришь, что уж главный то герой выживет. И зачем столько страданий? Их хватает и в реальном мире.
А потом Гарри и не заметил, как подкралась ночь. А он все разговаривал и разговаривал с яйцом в гнезде. Говорил о книгах, о кино. Говорил о том, где путешествовал, что видел. Говорил, говорил… После вдруг осознал, что говорит с тем, кто никогда не ответит.
-Ты только подумай, Галахат, - мужчина снял с себя очки, пальцами чуть разминая переносицу – насколько же ты одинокий…
На следующий день Гарри включил старый черно-белый фильм, разместив яйцо в гнезде на подушке, что положил рядом с собой. Этот фильм когда-то тронул сердце мужчины, когда-то давно, когда он еще был совсем юным и беспечным. Тогда он нашел в этом фильме любовную линию, романтику, настоящую дружбу. Сейчас же мужчина смотрел на скучную актерскую игру, на то, как дешево смотрятся их потуги изобразить любовь, и ни верил ни одному их слову. Никакой любви, никакой дружбы. Старый, глупый, бессмысленный черно-белый фильм. Гарри нажал на кнопку пульта, и экран телевизора погас.
-Это же надо, каким я ранее был романтичным идиотом, - хмыкнул Гарри, переведя взгляд на черное яйцо. – Добрых снов, Эггзи, - вдруг прошептал мужчина, улыбнувшись, и, поднявшись с дивана, ушел к себе в комнату.
День за днем, день за днем. Молчаливое яйцо все ближе этому мрачному мужчине. Он нашел в том, кто никогда не ответит, своего друга. Должно быть он и сам не ожидал, что такое произойдет, но это свершилось. Яйцо задрожало и пошло трещинками. Гарри оторвался от заполнение каких-то бумаг, и поднял глаза на чуть дергающееся в гнезде яйцо. То задрожало лишь сильнее, и трещины расползлись по скорлупе. Гарри вскочил со своего места, подходя к столу ближе, и опираясь об него двумя руками, навис над гнездом.
Скорлупа отлетела в сторонку, открывая лежащего на самом дне яйца мальчишку. В курточке, что была в тех же желтых пятнах, что и скорлупа, в кепочке, в милых кроссовках с крылышками. Мальчишка повернул мордашку на смотрящего на него Гарри, и нахмурил бровки. В его взгляде была лишь ненависть. Маленькие детишки не умеют смотреть с такой ненавистью. Гарри взял малыша за шиворот его курточки, и тот запищал, вырвался и накинулся на мужчину. То есть крохотный мальчишка просто ухватился мужчине за нос, и пытался его укусить. Гарри осторожно отцепил его от себя, и усадил на свою ладонь. Хмурый малыш скрестил ручки на груди и отвернулся, что-то пища себе под нос.
-Здравствуй, Эггзи, - мягко заговорил Гарри, кончиком пальца коснувшись кепки на голове малыша. – Меня зовут Гарри Харт, и я… не враг тебе.
Малыш задрожал и обернулся. На его глазах навернулись слезы. Он тут же вскочил на ножки, и вцепившись в большой палец мужчины двумя ручками, уткнулся в него лицом, и заплакал. Глупый-глупый малыш.

Гарри носил малыша в кармане своего пиджака на работу. Он никому не показывал своего нового друга, а тот и сам не хотел показываться. Он высовывался из своего домика лишь тогда, когда Гарри звал его по имени.
Эггзи больше нравилось спать в кармане пальто. Там всегда было тепло и по-настоящему уютно. И пока Гарри заполнял таинственные и никогда не заканчивающиеся бумаги, до его слуха иногда могло донестись тихое-тихое сопение из кармашка. Улыбка каждый раз появлялась на лице мужчины, и усталость исчезала из его взора. Он вновь оживал.
Иногда он оставлял малыша дома, объясняя, что сегодня задержится. Малыш цеплялся за его палец, и жалобно пищал.
-Я вернусь, Эггзи, - улыбался Гарри, опуская малышу на глаза кепку. Тот поднимал кепку, но Гарри уже испарялся. И малыш целый день сидел на подоконнике, разместившись на катушке с нитками, и ждал, ждал и ждал, иногда начиная чуть слышно хныкать.
Гарри, как и обещал, всегда возвращался. Еще находились силы на то, чтобы вернуться. Еще было желание побеждать и прятать сердце от мчащейся прямо в него пули.
Эггзи был самым счастливым на свете, когда его друг возвращался домой. Мальчишка тут же запрыгивал тому на руку, и цепляясь за рукав, заползал на плечо, а там, держась за мочку уха, иногда за волосы, когда вставал в полный рост, он свысока глядел на все то, что делал мужчина. На то, как тот готовил ужин на двоих, на то, как читал или работал на компьютере. А после залезал ему под воротник, и засыпал на плече, щекоча своим горячим дыханием кожу мужчины.
Через какое-то время Гарри заметил, что рукавчики на куртке Эггзи становятся малы. Да и брючки, явно, тоже. Должно быт малыш растет. Так быстро. Ему нужно придумать новый наряд. Гарри думал не долго. Трудно было осуществить все это, но тем вечером он все же сделал для малыша сюрприз.
-Это тебе, - улыбаясь, Гарри положил маленькую коробочку перед Эггзи. Тот развязал тонкую ленту, коей была перетянута коробка, и с трудом открыв крышку, вытащил на свет дивный темно-синий пиджачок с тонкой полоской.
-Нравится?
Эггзи запищал, счастливо улыбаясь, и быстро начал расстегивать свою куртку. Избавившись от нее, он вдруг расправил крылышки.
Гарри не поверил своим глазам. Он осторожно коснулся пальцем одного из черных крылышек на спине у Эггзи, и тихо прошептал:
-Так ты умеешь летать? И почему ты не говорил мне, что у тебя есть крылья? Тебе же нет смысла их прятать. Зачем?
Но Эггзи лишь пожал плечами, а его хмурая мордашка говорила лишь об одном – ему они не нравятся, и он не хочет принимать их. Он хочет быть человеком, таким же, как Гарри. Ему не нравится являться тем самым чудом.
-Глупыш, - мягко улыбнулся Гарри, потрепав Эггзи по волосам. Тот снова заулыбался. Он каким-то чудом разобрался с галстуком, и даже понял, как завязывать шнурки на своих новых ботиночках. Маленький джентльмен.
-Отлично выглядишь, Эггзи, - похвалил малыша Гарри, и тот счастливо запищал.
Это было лучшее время в жизни агента. Ему было к кому возвращаться домой, ему было с кем поговорить, обо всем. Собеседник не отвечал, а лишь пищал иногда, но он всегда внимательно слушал. И в его огромных глазках появлялась такая любовь. Она чиста и наивна. А Гарри уж было думал, что в мире не осталось ничего чистого. Но каждый вечер он возвращался к Эггзи, и понимал, что вот оно – самое лучшее, что есть в этом мире. И сразу забывается о тех ужасах, что остались позади, и сразу забывается та кровь, что он еще недавно пытался смыть со своих рук. Дома его ждет это чудесное создание. На другие чудеса Гарри не обращает внимания, но этот мальчишка был настоящим волшебством.
По вечерам они садились перед телевизором. Эггзи заползал на гору подушек, чтобы ему было удобней смотреть огромный экран, как в кинотеатре, и чтобы быть поближе к Гарри. Они смотрели разные комедии, и смеялись над глупыми шутками. Эггзи пищал от хохота, постукивая кулачком по крохотной коленке.
А когда они смотрели ужасы, малыш подползал к руке Гарри, и прятался в его рукаве. Лишь бы не видеть тех кошмаров.
На романтических комедиях Эггзи заползал аж на плечо Гарри, и все чаще он смотрел на него, а не на телевизор. И с каждым днем он стремился подобраться к нему ближе, и как можно чаще обнимать. Хотя бы тот же палец на руке.
А ночью он засыпал на груди у мужчины. Тот не боялся случайно сронить его во сне. Он спал спокойно, не ворочаясь. Зато Эггзи спалось все хуже. Он чаще просто сидел у того на груди, и смотрел на мужчину. Смотрел на то, как он порой хмурит лоб, как дрожат его веки.
Мальчишка подбирался поближе. Он коснулся крохотной ручкой губ Гарри, а после и сам припал к ним своими губами. Нежный, неуловимый поцелуй. После этого спать стало куда слаще.
Это был настоящий рай для мальчишки. Рай, когда он был в кармашке того пиджака или пальто, рай, когда он прыгал по его рабочему столу, играясь со степлером. Рай, когда дома они смотрели что-то новое. Рай, что ночью Эггзи мог спать рядом с этим мужчиной. Рай, настоящий, настоящий рай.
Но тем вечером Гарри не пришел домой.
Эггзи ждал его, сидя на катушке с нитками и глядя в окно. Уже началась зима, и дорожки были засыпаны снегом. Снег не светился, когда на него наступали. Он неприятно скрипел. Но если бы сейчас Гарри ступил бы на него, этот скрип показался бы Эггзи самой дивной музыкой на всем белом свете. А музыки он слушал много. Гарри учил его, прививал музыкальный слух. Так что в этом мальчишка разбирался не хуже чем в собственных чувствах. А чувства у него были просты и очевидны – он любил Гарри Харта. Любил всем своим крохотным сердечком.
Но ночь подходит к концу, а Гарри все нет.
Только днем Эггзи позволил себе заплакать, стоя на подоконнике и опираясь ручками стекло. Только вечером он позволил себе закричать от отчаянья, и только ночью он осмелился начать колотить стекло кулачками.
Утром он лежал на подоконнике, раскинув руки в стороны, бездумно глядя в потолок. А там скользили солнечные лучики. Эггзи обожал их ловить, когда Гарри пускал их своими наручными часами. Он догонял светящийся кругляшек, прыгал на него, и ликовал, что поймал беглеца. А кругляшек дразнясь, скакал рядом, призывая повторить погоню. Эггзи возмущенно пищал, а Гарри с улыбкой игрался с малышом. Иногда он закрывал стеклышко ладонью, когда Эггз настигал лучик в очередной раз, и будто бы поймал. Маленький обман, зато Эггзи счастлив. Он победил.
Но сейчас он не стремился ловить эти лучики. Он видел их смутно из-за пелены вновь подступающих слез.
Вечер, ночь, утро, снова вечер.
Эггзи с трудом поднимается на ноги. Он медленно стягивает с себя галстук и сбрасывает пиджак. И будто тоска по тому печальному взгляду из-под очков уже не столь сильно душит, и будто тяжесть от неисполнимой мечты быть рядом с любимым человеком не так и сильно давит на плечи. А как избавился от рубашки, Эггзис сумел вздохнуть полной грудью, улыбаясь.
Он коснулся рукой ледяного стекла. Ведь именно оно разделило его от того, кто отчего-то не возвращается. Именно это стекло не пускает его к тому, кого крохотное сердечко так любит. Именно оно! И Эггзи ударил в стекло кулаком. Снова и снова. До крови на своих крохотных ручках, до ободранной кожи, но он колотил стекло и колотил, не в силах прекратить хохотать и плакать. Бил, бил и бил, пока… стекло не разбилось.
Ледяной ветер ударил в грудь мальчишке и он попятился, едва устояв на ногах. Смахивая слезы, но все еще смеясь, Эггзи сжался в комок. Спина болела куда сильней, чем разбитые руки. Но он обязан это сделать. Он должен! И он расправил их – свои черные крылья. Они встрепенулись, распушившись, и Эггзи вновь захохотал. Так легко и так чисто. Свобода! А главное надежда. Надежда на то, что он отыщет того, кто просто заблудился в этом снегопаде! Он обязательно отыщет.
И мальчишка пролез в стекольную дыру, взмахнул крыльями, и улетел. Туда, за пелену снегопада.

***

-Разве не красивый финал? Отчего бы не оставить читателю хотя бы крохотную надежду на то, что он пробьется сквозь тот снегопад, и отыщет среди него самого важного. А после упадет ему в руки, залезет в карман пальто и свернется там клубочком, засыпая счастливым. Он снова будет слышать его ровное дыхание, снова будет смотреть в его всегда такие уставшие и глубоко-печальные глаза, которые так любит. Он будет с ним до конца своей жизни. А после можно подписать, что «они жили долго и счастливо, и даже смерть не разлучила их». Ведь это правильный финал. Любимые должны быть с любимыми. Разве нет? Так почему я не нашел тебя ни в одном из снегопадов? Почему не ловлю больше на себе твой внимательный взгляд? Почему не могу позволить своему сердцу обрываться каждый раз, когда ты улыбаешься мне? Потому что в нашем мире нет чудес. У нас есть только сказки.
Бледные пальцы скользнули по черному камню с выбитыми инициалами на нем. «Гарри Харт.»
-Завтра я расскажу тебе другую сказку. И там я спасу тебя, обещаю. Хотя бы раз позволь и мне спасти… Хотя бы в сказке.
Эггзи натягивает кепку на глаза, и отводит руку от могильного камня.
-Ладно, Гарри. Я… я пойду.
Вот только не уходит. Опускается на холодную землю, и плачет. Снова плачет.
-Тебя нет всего три дня… И как я дальше без тебя? Я… ладно. Ладно. Я больше не плачу. Манеры… манеры… - Эггзи быстро утирает слезы кулаком.
-Ох! Я же вспомнил еще одну сказку. Вот эта уж точно понравится тебе. Давным-давно, в одном мрачном городке под названием Лондон на свет появился агент. И звали его, не поверишь, Гарри Харт.
А ветер свистит, убаюкивая, скользя по пустынному кладбищу. И как бы Гери не пытался уйти отсюда, на ухо ему все так и будет шептать тот, кого никто не услышит. «Ну, пожалуйста. Еще только одну».

Конец.

@темы: Кингсекс, Мои писательские глупости

---

МорМор

Мои каракульки

Я уже забыл, что такое просто жить. Быть кем-то, кроме как тем, в кого так стремился превратиться. Я забыл, что умею танцевать, что не плохо рисую и сносно играю на фортепиано. Я забыл о том, что у меня есть склонность к готовке. Мне нравится декорировать дом. Глупо, согласен, но, как оказалось, мне это нравится. Все это. А я и забыл. Я все забыл. После моего первого убийства… Я болен, и никогда этого не скрывал. Наоборот, я выставлял напоказ, кичился своим безумием. Кого-то это пугало, кого-то очаровывало. Я хотел и того и другого. Для меня все это было главным, только это.
Но теперь в моей жизни появился он. Человек с белыми волосами. Он развалился на моей кровати, раскинув руки в стороны. Он чувствует себя защищенным и свободным, коли спит вот так. Не боится. Мой зверь меня не боится.
Я не хочу его будить. Поэтому отсел на пуфик в ногах, и любуюсь им. Любуюсь тем человеком, что изменил всю мою жизнь. Я вспомнил, что умею танцевать. Что я ходил в балетную школу, и был отличником. Я вспомнил, потому что мне захотелось показать ему, на что я способен. Мне захотелось увидеть в его глазах удивление и восторг. И я это увидел. Тигр редко проявляет эмоции. Злость, безразличие, нахальная усмешка. Чаще это. Еще чаще страсть. Обожаю видеть в его глазах волнение, даже страх. За меня. За кого же еще?
Я танцевал ему, и получал небывалое удовольствие. От того, что на меня смотрят влюбленные глаза. Это было впервые, когда я увидел в этом голубом, чуть сонном взгляде, любовь. Не страсть и похотливое желание – любовь…
Когда я играл ему на фортепиано, попросив взломать замок в том старом театре, Моран был сам не свой. Тьма, пустая сцена, огромный совершенно аномально-тихий зал, и я. Я был рядом. Я играл ему Бетховена. Себастьян сказал, что теперь полюбил и классику. Зверь часто слушал музыку в наушниках. В основном это был рок или металл. Теперь он нашел в своем сердце место и для такого «пыльного старья», как раньше он изъяснялся. Видимо ждал, чтобы ему сыграл я.
Я рисовал его портрет, пока он сидел в засаде. Он ненавидел меня в тот вечер. Не хотел, чтобы я лез с ним туда. Это опасно. А я пошел. Я его босс в конце концов. Он выслеживал нужного мне человека, а я сидел рядом и рисовал его. Его хмурый лоб, его морщинки, его тонкий шрам, который так мне нравится. Ненавижу его за совершенства. Будь он без этого шрама, я бы его так не любил. Будь у него не такие грубые руки, я бы его так не любил. Будь он мягче или теплее, я бы его так не любил. У него шершавые руки, у него колючий подбородок. От него вечно разит сигарами и виски. И каждый раз я нахожу все новые и новые шрамы и царапины. Лишь один так заметен, на лице, что был получен еще во время службы. Если бы тот осколок вошел чуть глубже ему в голову, я бы никого так и не сумел полюбить, как люблю его. Этого грубияна, этого невыносимого зверя.
Он не умеет танцевать. У него нет музыкального слуха. Он странно смотрится в костюме. Но я не встречал никого, кто мог бы так изящно не уметь танцевать. Кто мог бы с таким завораживающим талантом барабанить по клавишам, и хохотать. Он хохочет как зверь, а улыбается как акула. Кого-то это, должно быть, пугает, а я смотрю на него, как завороженный.
А то, что костюмы ему так не свойственны, это придает ему лишь особый шарм. Эти костюмы так приятно с него срывать.
Я люблю его. Люблю смотреть на вздымающуюся от дыхания грудь, на то, как свет от луны скользит по его грубой коже. Я люблю смотреть, когда он сонный потирает глаза кулаком, и с лохматой шевелюрой уходит в ванную, пытаясь не шуметь, дабы не будить меня. Думает я сплю. Не сплю. Провожаю его взглядом, слушаю, как журчит вода в кране, смотрю, как тигр пытается уложить волосы, постоянно зачесывая их под ежик. Ему идет эта прическа, и наплевать, что она для подростков.
Как же мне хочется, чтобы все стало проще. Чтобы я по утрам готовил ему завтрак, чтобы на прогулке он мог просто меня поцеловать, приобнимая. И наплевать, что у всех на виду. Как же мне хочется простоты. Но я никогда себе этого не позволю. Потому что я его босс. Потому что я знаю, он любит, когда я держусь на стороне. Когда иду всегда впереди него, когда смотрю на него с этой пренебрежительной ухмылкой. Я знаю, он любит меня такого. И я таким останусь. Я слишком не простой, чтобы делать отношения простыми. Пусть лучше он врывается ко мне в пиджаке, что заляпан грязью и чьей-то кровью, пусть лучше я буду привязывать его, отдавая жесткие приказы. Может однажды мы станем мягче, но это будем уже не мы. А пока я уйду в другую комнату. Пусть Себастьян проснется в одиночестве. Не хочу, чтобы он знал, как сильно я его люблю. Как же сильно…

@темы: МорМор, Мои писательские глупости

---

Если бы я прошла через те же приключения, что и Бильбо Беггинс, а потом, вернувшись домой, я не смогла бы написать книгу о своих похождениях. Просто не смогла. Все чаще замечаю, что чем ярче эмоции о каком-то событии в моей жизни, тем меньше мне хочется об этом писать. Рассказать, размахивая руками, с бешеным огнем в глазах, приплясывая на месте - запросто. Но расписать, здраво, без смайликов и гор восклицательных знаков - не выходит.
Я ничего не расписываю о чем-то очень ярком, о чем-то, в чем сама принимала участие. Туманно, без деталей. А ведь в деталях кроется вся красота.
Я могу охать и ахать, а нормально рассказать не умею) Разучилась) Когда мной управляю эмоции, я не могу здраво... печатать)
Так было с тем хреновым концертом нашего хора, так было с воскресным выступлением на конкурсе, так и сегодня, после выхода с сеанса "Мстилетей". Правда последнее принесло мне небывалую радость и уйму печального-позитива (сломайте мозгЪ!)
Но первое...
Может пересилю себя, расскажу и отпустит?

Наш руководитель, точнее руководитель хора, а не нашего дуэта, предложила выступить нам в каком-то местном конкурсе. Что за конкурс? Ну почему нет? Согласились. Пришли на прослушивание, потом каждую свободную минуту слушали опускающие речи, почему мы на прослушивание пришли не в костюмах, и это из уст той, что нам сама ничего не говорила про костюмы. (Если она заикнется об этом еще хоть раз, я, как минимум, огрызнуть на нее).
После общий хор, где мы вееесь день потратили на это утомительное занятие. При учете того, что спели только три песни, а все остальное время тупо ждали. Было приятно, когда хором сидели за столом, лопая бутерброды и говоря обо всем на свете. Но через день был наш конкурс. Антонина сообщила, что приедет с нами. Так же она утверждала, что выяснит, во сколько все начнется. Кроме конкурса, мы с Машей должны будем выступать еще в перерыве. Когда будет этот перерыв? К кому подходить? Что петь? Как много? Минусовки кому отдавать? Мы ничерта не знали. Ни времени, ни места, ничерта!
Конкурс в час дня. В другом месте написано в двенадцать. Антонина за два дня нам так и не сказала где и когда. А мы из принципа не стали спрашивать. Приехали в ДК к половине двенадцатого, что б уж наверняка. И на то время не опоздаем, и на то.
Переодеваемся. Звонит Антонина.
-Я узнала. Вам нужно подъезжать к трем часам.
К трем, мать ее, часам! Конкурс в час! В ЧАС!
Я тактично ей намекнула, что мы уже в ДК, что конкурс начнется в час, а она что-то напутала, на что Антонина выдала зубодробительное - что ж вы так рано? Не серьезно, бла-бла-бла...
*цензура*

Время свободного у нас хоть отбавляй. В гримерке только мы. Другие исполнители еще не пришли. Мы с Машей отрепетировали все, что только смогли. Пропели столько песен в свое удовольствие. Потом гуляли по ДК, сидели, болтали. Хорошо...)))
Нас начали зазывать в зал, даже конкурсантов. Объяснили тем, что это для количества. В зале народу на удивление ооочень мало. Мы послушали вступление, три первых конкурсных номера, и ушли за кулисы. Наш номер 10. На сцене идет уже шестой. Антонина пришла. Отыскала нас, начала тянуть распеваться. В общей гримерке, где распахнуты все окна, где полно народа, когда нам уже через пару минут на сцену. Распевать. Когда мы уже распелись сами часа два назад.
Я тактично ей отказала. Зря... Потом она решила мне это припомнить...

Скоро наш номер. Мы за кулисами. Считаем минуты, начинаем волноваться. Дело святое. Антонина, плюнув на нас, наш "руководитель" бегает от кулисы к кулисе, созывая к себе новые таланты. Раздает визитки, дает свои телефоны, уводить перепуганных детишек в сторонку, и начинает втирать им, чтобы они шли в ее хор. Со сладкой улыбочкой, с елейным голоском. Нас нет. Мы невидимки... Она этим занималась весь концерт. Два с лишним часа...

Наш выход. Поем "Журавли". Жюри выбрало из всего обилия песен только ее. Спели. Кааайф. Выходим. Антонина, появившаяся из неоткуда, тащит меня в сторонку, и с порога начинает обливать дерьмом... Что это было? Ты слишком низко поешь. Слишком агрессивно. Ты слишком занижаешь. Ты здесь солировала. Когда ты ходила на хор, ты пела лучше, нежели сейчас...
Она была на репетиции, она сама выбрала эту песню, она слышала ее двести раз, и я в ней НИЧЕГО не меняла за все это время. НИ-ЧЕ-ГО! А теперь все оказалось плохо, все то, что сначала ей так нравилось. У меня руки опустились. Я огрызнулась:
-Что значит, "когда я ходила на хор"? Я до сих пор хожу на хор.
-Да разве это ходишь? Пф!
-У меня проблемы со спиной, у меня дома проблем хватает.
-Это не оправдывает тебя.
Точно. Сдохни, но приди. Чтобы тебя гнобили, как последнюю дрянь. Чтобы тебя при удобном случае выставляли полным кретином и ничтожеством. И все это ради чего? Ради целого дня потраченных сил и нервов, и ни копейки за это не получать. Ни гроша!!!
Меня унижала она долго, тщательно. После вдруг вспомнила, что рядом Маша.
-Ну... это касается Вас двоих.
Маши нет. Маша для нее уже не существует.

Номеров 35... Мы были 10. После этого нам еще выступать. А мы сидим в гримерке. Реветь хочется... Хочется собрать все вещи и свалить...

Пара часов, конкурс окончен. Жюри ушло на голосование, а мы "перетекли" из большого зала в фойе, развлекать народ. Театралы устраивали игры, а мы между играми заполняли перерыв. Я спела свой сольник, Маша. Потом Антонина, мелкая бабка с сумкой, носилась по толпе, сшибала всех, расталкивала, мешала ведущим, портила конкурсы и игры, и требовала, чтобы "ее девочки" ее, бл*, девочки, спели еще. Еще. Еще!!! Она нас выставила как полных идиотов! Там были еще исполнители. Нам дали две песни, и все! В итоге еще две песни дуэтом, и еще мой сольник...
Это было бы приятно, если бы не так мерзко и унизительно...

Плюс, когда я пела "Ах, эти тучи в голубом" в центр вышли две девочки и вальсировали) Красиво)))
Плюс и в том, когда я пела "Поступь тяжелая", со своими словами на чужую музыку, набежали все) Ворчливые бабульки, которые всегда шикают на тебя в зале, когда ты шушриш фантиком. Которые открывают двери, выпуская только во время перерыва между номерами. Они выбежали, налетели те, кто уже уходил. И все слушают с замиранием. А я пою вместе с оглушительной музыкой?
-Печь поглощает не тлен и не прах, а в ком сердца еще бьютсаааааааааааааааааа.
И музыка БУМ!!!!!! И никто уже не уходит)))
Эту песню не взяли на конкурс, потому что она слишком выделяется на всем фоне. Еще бы. Представьте. Почти два с половиной часа концерта, и все номера, все песни почти что однотипные....
После я узнаю, что эту песню забраковали потому, что я, АХАХАХАХАХАХАХХА!!!! пою ее СЛИШКОМ, мать их, АГРЕССИВНО!!!! Песня про конц-лагеря, про то, как заживо сжигали людей. Музыка ... металл! Музыка просто феерия взрывов и грохотов! Она просто... БОМБА!!!! И я, пою басом, низко-низко. Я рассказываю эту чудовищную историю. Я как свидетель того ада. И... должна петь более выше и мелодично. Я же девочка, мать их! ДЕВОЧКА!!!! Девовчки не должны так петь! Хоть стой, хоть падай.
Обидно!!!! До слез!!!!

После межперерывного ада, когда нас умотали окончательно, (с половины одиннадцатого утра до шестого часа я ничего не ела. Я на шпильках в пятнадцать сантиметров. Я вымотана, меня унизили за этот день раз пятьсот), мы пошли в зал. Судьи, напившись, нажравшись, оглашали результат.
В итоге Маша получает грамоту за участие и коробку... нуги. Я то же самое, с подписью "За участие", как солирующие в перерыве. И за дуэт, коробку конфет и грамота "За участие". Микрофоны, утюги, портативные колонки, флешки, разлетелись другим. Нам только "За участие".
Мы отдали Антонине коробку за дуэт и грамоту. Себе забрали персональные, и свалили домой.
Уже был седьмой час...
За этот ад мы получили коробку нуги.....

Потом мне позвонила Антонина, рассказала много бреда, что беседовала с жюри, то да се. Почему то не выбрали, другое, почему там бездарности такое получали, а " ее девочки" (Сука!) нет.
Так как у нас есть руководитель, мы должны были выступить как звезды эстрады с блеском. А там любители, они из неоткуда. Им такие поблажки.
Я думала, я сожру телефон.
У... нас... есть... руководитель. ТООООООЧНО!!!!! Человек, который ради нашего дуэта палец и палец не ударил! Мы САМИ готовим программу, ставим движение, САМИ делим партии по голосам. САМИ находим и подбираем сочетающиеся друг к другу костюмы. САМИ пишем сценарий наших выступлений. САМИ-САМИ-САМИ!!!! Она только раз послушает наши песни, и все. ВСЕ!!!!!!!!!!
Руководитель, БЛ*!!!!
А потом мне сказали, что какой-то там навороченный... хореограф... оцепил мое мастерство. Хореограф! У меня ни лишнего движения, у меня все отточено, все на уровне профессионализма. Это было приятно. Я бы, наверное, даже посмеялась, если бы не все те тонны дерьма, вылитые за весь тот бесконечный день....
Это чудовищно.
Я... ненавижу... своего руководителя... Не...на.... вижу....

@темы: Обо мне

---

*Крики, нечленораздельная речь, визги, взмахи руками, прыжки на месте, ор, дикий, дикий ор. Чарли пришел с сеанса "Мстители: Эра Альтрона""

@темы: О кино, "Мстители"

---

*лыбится, как дурак*

@темы: Кингсекс

---

Потому что не могу не показать. Потому что тепло и нежно.

@темы: Кингсекс

---

Специально для тех, кому это реально надо)))
Очередной мой бредовый фик)

Моран/Мориарти. (Рейтинг. Или как там писать-то надо?))

Папочка любит меня больше

Папочка любит меня больше.

Дневник Себастьяна Морана

Первая запись.

Какого хрена я согласился начать писать эту чепуху? Это же надо было, напившись в хлам, попасть на такую бредятину в телевизоре. И почему, когда уже далеко за полночь, я смотрю именно такие передачи? Какая-то мутная философия. А я спьяну прислушался к советам бородатого мужика на телеэкране, и решил поступить так, как он предлагал – записывать свои мысли. Вести дневник своих чувств. Твою же мать…
Итак. Запись первая.
Гребаный дневник чувств.
Делиться мыслями мне все равно не с кем. Да никогда и не делился. Друзей заводил для галочки, показывая всем, что я не какой-нибудь фрик одиночка. Что я вполне популярная личность. В школе мы все были мелкими п*здюками. Я не был исключением. Купался в популярности и в женском внимании, а малолетние девчонки за статус – девушка звезды, на что только не шли, и я не отказывал им. Дураком я никогда не был. Только сдались мне эти отношения?
Так что ни друзей, ни отношений, а вкус жизни быстро наскучил. Я распробовал его во всех смыслах, и остановился.
Дальше не сложившаяся учеба, служба, новая работа, после того позорного увольнения. И вот этот тощий хмырь в костюме, манерно улыбается, растягивает слова, завышая голос, корчит рожи, каждый раз, когда самому становится скучно от разговоров… Одним словом – психопат. Но предлагает работу. А я захлопываю перед его носом дверь. Пусть стучит дальше.
Уже и не помню, после которого раза назойливого убеждения этого худого брюнета заставило меня согласиться на столь грязную работенку. Отчего-то мне первое время совсем не верилось, что на этого мужчину кто-то захочет охотиться. Чем он так необычен? Чем так привлекает к себе всеобщее внимание? Этими манерами? Этой помпезной театральностью, от которой так и разит переигрыванием? Насколько же сильно я ошибался.
В первый же день мне пришлось устранять аж три… Нет, не три человека, а три организации. Почти друг за другом, один за одним, они пытались устранить моего нового босса. А я что? Я только начал работать! Дайте мне хотя бы время, чтобы он выписал мне чек, а уж потом убивайте его. Защищал, конечно. Я в убийстве преуспел уже давно.
За грандиозное спасение этой тощей задницы я получил внушительную сумму на свой счет, но ни слова благодарности. Наверное, мой босс вместо похвалы будет капать мне приличную сумму на счет. Пусть. Кому сдались эти слова благодарности? Я уже вырос из детского сада.
После первого задания, поступило следующее, и следующее и следующее. Мой счет пополнялся, а количество врагов моего босса уменьшалось. Не плохая сделка. Я работал без каких либо сдерживающих меня факторов. У меня всегда было лучшее оружие. Меня обеспечивали любыми необходимыми для операции средствами, будь то денежный эквивалент, или подходящий костюм. Приходилось и в свет выходить, не только из засады пускать пулю. Так что я ни в чем не нуждался. Пришел, убил, ушел, получил деньги. Была довольно простая жизнь, и меня это устраивало, а потом я увидел того брюнета с другого ракурса, и… В общем что-то сегодня я итак уже много чего расписал. Пошло оно! Зачем я вообще это начал?

Запись вторая.

Докатился. Пришлось надраться, для храбрости, чтобы продолжить чертов дневник. Почему бы мне не сжечь его? Нет. Вбил себе в голову, что это нужно. «Никто не должен держать в себе свои чувства. Это может пагубно сказаться на психике человека». А так как я все чаще начал бояться, что однажды сорвусь на этого брюнета, и хорошенько изобью его, за все хорошее, решил все же спасать себя от подобных возможностей такой бредятиной. Так что… рядом, на всякий случай, еще бутылка бренди, и… за дело.
Я закончил на том, что… В общем моя работа приносила мне какое-то нездоровое удовольствие. Я не скажу, что получаю удовольствие от убийства, но все же работалось мне легко. Пока я не осознал, что не просто убиваю за деньги. Я защищаю одну, как оказалось, хрупкую жизнь. Любая жизнь хрупка. Уж я то, мастер обрывания жизней, это знаю как никто другой лучше. Но жизнь моего босса оказалась более хрупкой, чем та моя старая фарфоровая статуэтка. Она стояла у меня в детской. Я помню ее, когда еще не научился произносить слово «мама». Меня эта статуэтка пугала. То ли корова, то ли овца. Какая-то рогатая чертовщина. Я толкнул ее, и она разлетелась на множество осколков. Меня не ругали. Я же глупый маленький ребенок. Но я запомнил, как легко она разбилась. Без какого либо труда. Крак! И от статуэтки ни осталось ничего. Осколки, осколки.
Вот и жизнь моего босса так же хрупка. И кто бы мог подумать.
Он приказал мне отвезти его на какой-то завод. В само здание он меня с собой не взял. Оставил меня, как водителя, дожидаться в машине. А ничего, что я нанят защищать его жизнь? Но это же босс. Попробуй ему сказать хоть слово.
В общем я ждал. Я ждал двадцать минут, сорок. Сколько можно? Я вышел из машины, и тут двери завода открылись. Мориарти вышел на заснеженную дорожку, поднимая на меня глаза. Я остолбенел. Голова его была разбита, и кровь потоками струилась по его бледному лицу. Уж что там произошло, я так и не узнал. Но мой босс сделал один шаг мне навстречу, и тихо, одними губами, прошептал:
-Помоги мне.
А я и забыл, что так быстро бегаю. Не успел брюнет упасть на землю, как я уже подхватил его на руки. Мало того, что он худой, как не знаю кто, так еще и легкий. Он ведь ничего практически не весит! Мне нужно было срочно доставить его в больницу. И уложив Мориарти на заднее сиденье, помчал обратно в город.
-Моран… Моран, - Как в бреду, то и дело шептал Джеймс.
-Я здесь босс. Я здесь, - повторял я, вжимая педаль газа в пол. Пусть только попробует умереть! Я не дам ему так угробить мою жизнь!
Тогда я думал только о себе. Если он умрет, я снова останусь без работы. А когда выскочил из машины у белого здания больницы, закричал, позвал докторов, а после помог своему боссу вылезти из машины, перестал быть таким эгоистом. Мориарти уцепился мне за руку тонкими пальцами, и посмотрел мне прямо в глаза. Такой благодарности я никогда еще не видел.
Я прождал докторов в коридоре не один час, пока мне не сообщили, что с Мориарти все в порядке. Завтра его можно будет забрать домой.
В палату к боссу я не заходил. Отчего-то мне казалось, что ему не захочется меня видеть.
Но именно с той минуты моя работа превратилась в ад. Легко спасать жизни тех, о ком ты даже не думаешь. Не спасешь – и ладно. С кем не бывает? А если я не спасу жизнь этого тощего брюнета, что будет тогда? Я больше не боялся потерять работу. Я боялся, что эта жизнь оборвется.
И каждый раз, сидя на крыше, или следя из высотного здания за своим боссом, как всегда заняв позицию снайпера, мне все трудней получалось успокоить собственный пульс. Что если я не успею, и его убьют быстрее, нежели я нажму на курок.
Я когда-то любил свою работу…

Запись третья.

Давно не писал. Видимо мало что накапливалось за это время.
Все как всегда. Мориарти делает вид, что меня не существует. А в принципе меня и не существует для него. Ну, разве что, он постоянно кладет мне деньги на счет. Уж не знаю, сам ли он это делает, или просит кого из своих подчиненных. Но пишет мне сообщения часто. Правда там лишь адрес, и имя цели. Все. А каким образом мне устранять жертву, что иметь при себе, решать уже мне. Так что приходится сначала проводить исследовательские операции, а потом нападать. Вот это мне в боссе не нравится больше всего. Он думает, что все такие же гении, как он. И только узнав адрес и имя жертвы, я должен буду понять, что меня там ожидает. Помню, надо было убрать одного папашу прямо на детской площадке. Он гуляет со своим сыном, в окружении толп мамаш и детишек. Тогда-то я и понял, насколько мой босс извращенец. Ему наплевать, где и как, главное, чтобы я убрал неугодного ему.
Приходилось устраивать резню прямо в церкви.
«Задание выполнено, босс», - написал я ему. Ответ пришел быстро.
«Разве не прекрасно убивать в церкви? Порочить то место, что люди считают святым. JM»
Это было впервые, когда босс решил со мной заговорить.
«Я просто делаю свою работу. И только. Босс.»
Джеймс молчал.
«Признайте, Вы выбрали это место для того, чтобы потешить свою извращенную душу»
«У меня нет души! JM»
А через пару минут добавил:
«Но ты прав. Именно для этого. А ты хорош, тигр. JM»
Тигр. Он назвал меня тигром. После этого сообщения я пялился в свой телефон минут пятнадцать, пытаясь убедиться, что мне не показалось, и мой босс назвал меня тигром. Это был первый день нашего разговора. Всего лишь пара минут переписок. С тех пор босс общался со мной менее сухо. Это было странно. Он высылал поручения, и попутно просил меня по дороге заскочить в то или иное место, и купить ему то или иное.
«Не забудь присмотреть и себе новый костюм. Выглядишь, как бомж. JM»
Я так и сделал. Потратил кучу времени, выбирая себе костюм получше. Зачем я это делал? А черт меня знает! Потому что ОН попросил…
«Галстук не подходит. Возьми другой. JM»
Я начинал чувствовать себя параноиком. Это я слежу за ним, или теперь он следит за мной?
Но такие способы общения были полны сюрпризов. И, признаться честно, я получал от них несказанное удовольствие. Босса лично я не видел уже очень давно. Следил, иногда, через оптический прицел своей винтовки. Он как всегда в дорогом костюме, слишком идеально зализавший волосы, разгуливает по улицам Лондона как король. Его напыщенная театральность больше не казалась мне переигранной. Она была безупречной.
Но лично, лицом к лицу, мы не стояли друг напротив друга. Он не изучал меня с ног до головы, и больше не касался моей руки, как в тот вечер, когда бессловесно благодарил меня.
Зато вот я вижу, как мой босс выходит из темноты, выступая под тусклое освещение полупустой улицы. Он движется так элегантно, а говорит вновь так неестественно. Только он может так манипулировать сознанием людей, меняя лишь интонацию голоса. Раньше я ненавидел его за это, а теперь, даже не знаю, должно быть обожаю.
Обожаю. Иначе и не сказать. Я обожаю его голос, его повадки, его безумный взгляд. Обожаю его безумие в поведении. Но самое главное я обожаю, когда он выделает в своем графике время на меня. Должно быть, сидит у себя в офисе, закинув ноги на стол, и, ухмыляясь, пишет мне эти своеобразные сообщения.
«Чем больше у тебя галстуков, тем лучше. JM»
А мне остается гадать, к чему он клонит. Но в моей съемной квартире снова и снова появляются коробки с новыми галстуками. Их всегда заворачивают так, словно они настоящее сокровище. А я, дурак, не понимал, зачем мне чертовы галстуки. Мориарти знает все наперед. Он чертов гений и махинатор.
В общем… я напишу сюда то, что сразило меня наповал. Я ведь даже пытался сопротивляться, но угрозы босса о том, что он уволит меня, заставили меня присмиреть.
Он пришел ко мне на квартиру. Даже не стучался. С чего бы? Я его собственность, а значит никакого личного пространства. Все здесь его, включая меня.
-Добрый вечер, - чертов аристократ галантно поздоровался, а после бесстыжим образом прошел ко мне в спальню, вывалил все галстуки на кровать, и кивнул мне. – Присаживайся.
Ну а что мне еще оставалось делать? Конечно же я присел.
Джим попросил меня раздеться. Я медленно снял куртку. Как вернулся с задания, еще не успел переодеться. После коснулся пальцами пуговицы на рубашке, но остановился. Джеймс изучал мои галстуки, стоя рядом со мной, и даже не взглянув, тихо, но настойчиво, попросил:
-Не останавливайся. И рубашку снимай.
Чего он добивается? Я так и спросил. Мориарти взглянул на меня, ухмыляясь.
-Не твое собачье дело, - выдал вдруг брюнет, и я как с цепи сорвался.
-Не мое? – я схватил его за запястье, встав с кровати. Джеймс не испугался, не сжался в размере, с ужасом глядя на меня. Нет. Он улыбался во все тридцать два зуба, и шипел, глядя на меня:
-Тигр, наконец, выпустил коготки!
-Может ты мне и босс, но не смей обращаться со мной, как со своей игрушкой, - рявкнул я. – Чего тебе от меня нужно?
Я отпустил его руку, сделал это резко, и Джим тут же схватился за запястье. Не сделал я ему больно. Чего он жалуется? Или сделал? Зачем я вообще начал спорить с ним?
-Я хочу тебя приласкать, - шепчет Джеймс, наклоняя голову на бок, и улыбается, мягко-мягко. Я онемел. Что он хочет сделать?
-Если ты не будешь сопротивляться, и будешь выполнять все в точности, что я попрошу, тебе будет приятно, даже очень приятно. А начнешь рыпаться, я перережу тебе глотку. Все ясно?
Не меняя выражения лица, не снимая этой улыбки, произнес Джим сладким голосом. Даже если он и попытается, у него ничего не выйдет. Я с легкостью справлюсь с этим выскочкой в костюме. Но я решил сделать вид, что его угрозы на меня подействовали, и тут же снял с себя рубашку. Мориарти быстро облизал кончиком языка свои губы, и, потирая руки, скользнул по моему торсу голодным взглядом.
-Отлично, - протянул он, и я сел на кровать. – Нет-нет. Повыше. К изголовью.
Я сел повыше, как он и просил. Джеймс, подхватив два галстука, с легкостью сделал из обоих петли, и без труда связал мне руки, подняв их к изголовью кровати. Вот зачем ему нужны были галстуки. Для столь извращенного плена. И что теперь? Я вопросительно изогнул бровь. Джеймс, склоняясь надо мной, выглядел немного взволнованным. Глаза его бегали по моему телу, словно он пытался отыскать там разгадку, что делать теперь. Больной, маленький ублюдок. И это на него я работаю? Черт знает что.
А дальше этот ублюдок начал вытворять то, о чем и предупреждал. Он решил меня приласкать, и… Ему это удавалось.
Он оседлал меня, и первым делом какое-то время лишь смотрел мне в глаза. Мне казалось, я слышу его голос в своей голове. Он будто проник в мой разум, и сейчас гипнотизирует этими черными глазами, что то и дело вспыхивают, как фонарики, красным светом. Когда он опустил руку мне на живот, и начал выводить пальцем дорожки, я невольно втянул живот, и мне стало не по себе. А если после этого, он начнет сдирать с меня кожу, выхватив скальпель из кармана своего чертового Вествуда? Потому что на мне сейчас сидел настоящий маньяк. Я видел, на что он способен. И, как знать, что он сделает теперь со мной.
Но после осторожного касания моего живота, Джеймс начал ласкать мою грудь. А когда опустился ниже, и припал губами к моей коже, мне показалось, что по телу моему прошла волна мурашек. Джеймс оскалился, явно довольный таким результатом.
Он целовал меня в грудь, в шею, скользил языком по моим плечам, а после расстегнул ширинку и легко стянул с меня брюки. Я дернул рукой, пытаясь освободиться. Для меня это будет не трудно, но я лишь делаю вид, что хочу свободы. Потому что Джеймс ликует. Он поймал тигра в клетку, и теперь делает с ним, что хочет. Пусть. Я не буду его останавливать. Потому что пока мне слишком хорошо.
Ледяные пальцы схватились за мое достоинство, и я содрогнулся. Холодно-то как! После лед сменился жаром, когда он начал ласкать своими пальцами то, что начало явно поддаваться его чарам.
Я уже не ждал страшного расклада такой внезапной близости. Я напрочь лишился здравого смысла. В общем… В общем Джеймс и вправду приласкал меня. Он расцеловывал меня, ни разу не коснувшись губами моих губ, стараясь не задерживать своего взгляда на моем. Он довел меня до оргазма лишь одними легкими движениями пальцев, а после этого сразу же продолжил вновь. Но теперь более настойчиво, более жестко. Он покусывал мою кожу, иногда цеплялся зубами в сосок, и я вздрагивал от боли. Зря я это делал. Джеймс испытывал от этого такое нездоровое удовольствие, что продолжал ласки с еще большим напалом, с еще большим желанием довести меня до пика. Так что чем больше я реагировал на его касания, тем приятней он делал мне. Он меня кусает, я вздрагиваю, он продолжает. У меня перед глазами уже все плывет, потому что чертов брюнет знает, что делать. Он будто чувствует, что мне нужно сейчас. А то, что я связан, на удивление понравилось мне. Я в плену, и впервые по собственному желанию.
Когда я вдруг застонал, Джеймс отстранился от меня. Он смотрел на меня с таким детским удивлением, будто ждал чего угодно, но точно не этого. Как оказалось, до этого я не издавал и звука. А когда начал стонать, заставил гения растеряться. Он смотрел на меня, а я на него. Моя грудь вздымалась от тяжелого дыхания, а после я вдруг улыбнулся. Джеймс вскочил с кровати, и направился на выход.
-Эй! – с усмешкой крикнул я – А развязать?
Но гений вышел из квартиры, хлопнув дверью. Вот ведь… неженка!
Конечно, я освободился. После пришлось долго принимать холодный душ.


Запись четвертая.

Работы, как назло, стало лишь больше. Такое чувство, будто мой босс пытался от меня избавиться, ссылая меня все дальше и на дольше. А я что? Ссылался. Выполнял все безропотно. Ему нравится покорность и безприкословность в исполнении. Я делаю то, что он просит.
И вот, спустя почти две недели, мне на телефон поступил звонок. Не сообщение, а звонок. Это был мой босс. Он резким, настойчивым голосом приказал мне, да-да, приказал, явиться к нему домой.
Я спокойно сообщил, что скоро приеду. А в машине, слушая тяжелый рок по радию, сидел и ухмылялся. Мне показалось, или мой босс был взвинчен?
Как только я вошел к нему в дом, он тут же потянул меня за руку, и закрыл дверь на замок.
-Раздевайся, - приказал он, отошел в сторонку, нервозно потирая руки. Я действовал неторопливо, и это явно раздражало гения. И почему мне так нравилось смотреть на него сейчас? На его нервозность и взвинченность. Он еле сдерживает себя, чтобы не наброситься на меня с криками, что я такой медленный.
-Быстрей, - спокойно попросил он, и я, таки, снял с себя рубашку.
-Мне вновь лечь на кровать, и Вы меня свяжете, босс?
Джеймс поднял на меня глаза. Вид у него был такой, будто он пытался понять, что я только что сказал. Он что, не услышал?
-Да. Можно. Ступай в спальню, - и кивнул на лестницу, что вела на второй этаж. Я прошел мимо своего босса, поднялся наверх, и вошел в первую попавшуюся комнату, где была открыта дверь. Уж не знаю, чья это спальня, его ли, или кого-то еще. Но я лег прямо на кровать, повыше к изголовью. Джеймс подошел ко мне. Он уже готов был связать мне руки, как я ловко перехватил его кисть, и осторожно припал к его пальцам губами. Гений вздрогнул. Он испугано смотрел на меня, но руку не одергивал. Мне кажется, или его пульс участился? Я настолько его пугаю, или что?
Я боялся последствий, но все же сделал это. Я потянул своего босса на себя. Он присел рядом со мной на кровать, и с ожиданием изучал мое лицо. Он ждет, что я сделаю теперь. Я и сделал – поцеловал его. Запустил руку тому в волосы, стянув их на затылке, и впился ему в губы. Джеймс на секунду полностью потерял контроль над ситуацией. Он был в моей власти, и даже не пытался сопротивляться. Но лишь секунду. После тут же укусил меня в губу, и я, отстраняясь, вскрикнул.
-Какого черта, Джеймс? – стирая кровь с губы, я поднял глаза на Мориарти. Такого увидеть я не ожидал. Это был такой азарт во взгляде, такой нездоровый азарт. Он накинулся на меня, с такой силой, с такой жаждой, что чуть не сломал мне нос своим напором, и впился в губы поцелуем.
Черт. Целоваться этот тощий засранец умеет. Да еще как. У меня голова шла кругом от того, как он целует. Рука его жадно скользит по моему животу, опускаясь ниже, и тут же накрывает естество, сжимая в своей цепкой хватке. Я тут же застонал сквозь поцелуй. Ну почему Джеймс так на это реагирует? Он мгновенно отстраняется, вновь смотря на меня с ужасом.
-Да что с тобой? –перейдя на более личные обращения, спросил я. Джеймс не отвечал. Он снова начал ласкать меня, и я забыл, о чем хотел его спросить. Откинулся на подушки, с жаром выдыхая, и да, конечно же, застонав.
-Ах… Черт тебя дери, да…
Джим седлает меня, продолжая издеваться надо мной этой сладкой пыткой. А когда вдруг я коснулся его достоинства, он вскрикнул. Так испугано, опуская глаза на мою руку. Неужели он думал, что я избавлю себя от удовольствия коснуться его?
Меня так завела эта растерянность мужчины, эта неспособность реагировать на происходящее с той же реакцией, что и в обычной жизни, что я повалил его на спину. Вцепился в его плечи руками, прижимая к кровати, и полностью навис над ним.
-Хочу, чтобы теперь ты постонал, - прорычал я. – Если Вы, босс, не против.
Джеймс закивал. Отвечать не стал, и…
Я сделал так, чтобы он стонал в голос. То, как он извивался подо мной меня сводило с ума. То, как он реагировал на каждое мое касание к его белоснежной кожи заставляло меня терять голову и здравый смысл. Мне хотелось его съесть, всего, без остатка. У меня было много партнеров и партнерш, но никто, никто не был в постели так хорош, как Мориарти. Он заводил меня одним взмахов своих бесстыдно-длинных ресниц. От него исходила такая похоть, даже от кончика его пальца. Я не мог остановиться, пока полностью не насыщусь им, а Джеймсу, казалось, всегда было мало. Ему хотелось еще. И я давал ему еще, до конца ночи, до самого рассвета. Пока мой босс не попросил прекратить.
-Хватит, - выдохнул он, и, встав с кровати, бросил мне мои вещи.
-Уходи.
И я ушел.
На душе было гадко. Меня выгнали, словно я какой-то мусор. Более грязным я себя никогда не чувствовал. А после работать попросту не мог. У меня перед глазами стоял лишь образ обнаженного Джеймса, извивающегося подо мной.

Запись пятая.

Я знаю, мой босс способен на многое. У него нет никаких границ. Он может захотеть чего угодно, а значит он это получит. Любыми способами. И ему не важно, скольких придется убить, чего придется лишиться. Он просто идет к поставленной цели, а я должен обеспечить его безопасность.
Я выполнял его приказы безропотно. Я делал все, что он пожелает.
Приходил к нему, и он занимался со мной сексом. Любовью здесь не пахло. А мне и не нужна его любовь, как ему не нужна моя. Мы делали это жестко, и каждый раз Мориарти просит того, от чего первое время у меня холодела кровь. Когда он попросил меня сделать ему больно, я испугался. Но после все же сделал. И за это он отплатил меня такой страстью, что мне и не снилось.
Он называл меня тигром, но только он был ненасытным зверем, способным на невозможное.
Благо до дикого извращения мы не скатывались. А я все боялся, не позовет ли он еще кого, и не заставит ли меня надеть костюм садо-маза. Обходилось.
Но уж лучше бы он пошел на такое извращение, чем на то, что выкинул однажды.
Я давно ничего не писал в дневнике. У меня просто не было сил и времени. Но теперь у меня нет сил держать все это в себе.
Чертов придурок! Идиот! Гребаный извращенец!
Я не знаю, откуда он взял ее, но… У Мориарти появилась дочь. Да-да. Дочь! Ей от силы года два может три. Милая черноволосая куколка. Он просто уехал по делам, вернулся с ней. Зачем?!
Меня он, конечно же, не слушал. Я попросту боялся за здоровье ребенка. Джеймс не славится здравым умом. Ему может захотеться посмотреть, что будет с ребенком, если ее выкинуть из окна, и он сделает это. Он больной на всю голову. У него нет никаких рамок и границ! Но черт возьми! Как я ошибался!
Такой любви я не видел ни у кого. Я часто видел, как Джеймс сидел в кресле-качалке, и, держа на руках малышку, напевал ей колыбельную, укачивая ее. Она засыпала мгновенно. Холод его рук ее не пугал.
Я уже давно живу с Джеймсом под одной крышей. Ему так удобней. Считает, что так безопасней. На самом деле ему проще выкраивать время лично на меня, для очередной порции его пошлой любви.
И вот куда делся этот сумасшедший гений? Куда испарился самовлюбленный психопат, страдающий беспросветной меланхолией? От него ничего не осталось. Он так любил эту девочку, что даже мне доставалась его любовь. Я готов был купаться в ней. Но… я боялся за него. И не знаю почему. Девочка росла в такой любви, но не видела ее. Она чернела, портилась. Ведь ей всего три года, но она насквозь гнилая. Она бросается в Джеймса игрушками. Помню, она разбила ему голову, швырнув музыкальную шкатулку. Я едва не выпорол эту негодницу! А он схватил меня за руку, и выгнал из комнаты.
-Не тронь! Это не твой ребенок!
Он неделю не разговаривал со мной. А я все хотел встряхнуть его за плечи и прокричать, что этот ребенок и не его! И откуда он вообще взялся?!
Девочке уже три с половиной, а она до сих пор не говорит. Мычит что-то, возмущенно пищит, в очередной раз швыряясь всем, что попадется под руку. Доктора не знают, отчего она не разговаривает. А я знал. Она сумасшедшая. На всю голову. Как можно быть такой бессердечной дрянью, когда тебе отдают всего себя, без остатка?
Мы часто собирались в гостиной. Пегги играла на ковре в свои куклы и игрушки. Я позаботился о том, чтобы игрушки были только плюшевыми. Мне надоело смотреть на новый синяк у Джеймса. Я защищал его от таких маньяков, а от маленькой девочки не сумел? Так что теперь повсюду плюш. Пегги не жалуется, а Джеймс целее будет.
Она играет на ковре, бубнит что-то неразборчивое, ибо так до сих пор толком и не говорит. Джим сидит в кресле, и читает что-то, а я слежу за малышкой. Мне страшно оставлять своего босса с ней наедине. И этому не было никакого разумного объяснения. Он никого так не любил, как ее, а значит он в опасности. Не физически он может пострадать, морально. А для него это опасней. Он итак обнажен, как воспаленный нерв. Он всегда на взводе, и готов взорваться из-за пустяка. Только когда появилась Пегги, он стал совершенно тихим. Именно это меня и пугало. А когда он взорвется, что будет? Скольких он убьет? А может только одного? Себя?
Пегги бьет плюшевым крокодилом плюшевого жирафа. Маньячка.
Но почему он любит эту сумасшедшую соплячку? Почему он на нее смотрит так, как никогда не смотрел на меня? Я что, не достоин его внимания? Его любви? Я мало доказывал ему, что он для меня значит? Я спасаю его жизнь каждый день, каждый! А что он делает? Обильно платит мне, и хорошо трахает? И все? Я что, только для этого ему нужен? Я его личная сучка?
Меня разрывает злость! Эта соплячка важней для него, хотя она неблагодарная с*ка! А я… Я ему отдал всего себя, и что в итоге?!
Джеймсу кто-то позвонил, и он, встав с кресла, кивнул мне на Пегги.
-Уложи ее, - и, подняв трубку, ушел из гостиной. Я встал с кресла, повел Пегги в спальню. Она сама почистила зубки, причесалась, переоделась в ночнушку и легла на кровать. Я по вызубренной привычке укрыл ее одеялом, и пожелал ей добрых снов.
И тут она схватила меня за руку, и улыбнулась. Нет, не с любовью, а как сумасшедшая. С неприкрытой ненавистью и злостью.
-Папочка любит меня больше, - произнесла она.
Мне показалось, что мое сердце остановилось. Это ее первые слова. Не «мама», ни «папа», а…
Я одернул руку, и быстро вышел из комнаты. Сумасшедшая дрянь….

Запись шестая.

Джеймсу пришлось это сделать. Он позвонил в больницу, сообщив, что Пегги только что сделала. Он и сам был сумасшедшим, но Пегги перешла все границы.
Мы нашли ее на чердаке, а рядом с ней трупы крыс. Она вылавливала крыс на улице, тащила на чердак, и… душила их.
-Пегги... Зачем? – шептал Джеймс, стоя рядом со мной. Он давно не был так близок ко мне. Очень давно.
А Пегги смотрела на меня, и пищала:
-Папочка любит меня больше!
Джеймс схватил меня за руку, и Пегги взорвалась. Она закричала, рванув на него с ножом. Откуда у нее чертов нож?! Конечно, я остановил ее. Выбил нож, заломил ее тонкую ручку за спину. Она выла, рычала, вырывалась, а Джеймс тут же позвонил в скорую.
Пегги увезли в больницу. В ту, где лечат не физические раны. Пегги была больна духовно.
Ее закрыли в белой палате, сообщая, что здесь они помогут несчастной девочке. Врачи ушли, оставив меня наедине с Джеймсом. Он смотрел на спящую в палате девочку. Смотрел долго, в нерушимой тишине, а после повернулся ко мне лицом, и, уткнувшись лбом в мою грудь, заплакал.
-Спасибо, что не бросил меня.
Я гладил его по спине, а сердце мое разрывалось от боли. Мой босс, мой несокрушимый босс…
Уводя его из больницы, я мельком взглянул в сторону коридора, что вел к палате Пегги, мысленно произнеся:
«Ну и кого теперь он любит больше, сучка?»
Той ночью мы занимались любовью. Никакого секса – любовь. Джеймс Мориарти никогда не был так нежен со мной, как этой ночью. А после, лежа на мне, он целовал меня в губы, и с жаром шептал, что любит меня.
Три года. Шесть записей в дневнике. Он, наконец, признался мне. И знаешь что, дневник? Ты мне больше не нужен. Я открыл все свои чувства этому психованному засранцу. И знаешь что еще? Я люблю его тощую задницу.

@темы: МорМор, Мои писательские глупости

---

Понравится кому - залью еще много всего запредельного!))))

@темы: Обо мне, Мои писательские глупости

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Внезапная прелесть))) Ооочень внезапная)

23.04.2015 в 20:50

Пишет  T*hy*la:

Ну да с Леголасом соревноваться... он же сын Трандуила!

@темы: Видео

---

Роскошные вступительные титры. Чарующе и все же жутко. Восхитительно.

@темы: "Маньячно-сериальное", Видео

---

Я обожаю этот сериал......
"Сорвиголова"!!!!

@темы: "Маньячно-сериальное"

---

Посмотрела первую серию сериала "Сорвиголова". Неужели подсяду теперь на это?
Клааааассно!
А там "Стрела", "Флеш", "Агенты Щ.И.Т.а"... Уууууу)))
"Ходячие", "Сотня", "Сообщество"... А жить то когда?)))

@темы: Обо мне, "Маньячно-сериальное"

---

"В ходе корпоративного тимбилдинга в пейнтбольном клубе, был госпитализирован директор фирмы с более чем 300 попаданиями из пейнтбольных ружей, одним огнестрельным и тремя ножевыми! "

@темы: Чего ты такой серьезный?)

---

Ненавижу, когда доводят до такого состояния, когда никаких логичных слов в голову не лезет - одни матюги. Терпеть не могу, когда скатываюсь на такие фривольности, но иначе не выходит. Либо рукопашка, понажовщина, либо матюги. Но хочется совместить все три варианта.
Уж не знаю как, но... как же хочется!

@темы: Обо мне

---

Странная у меня логика. Увидела кое что - страдаю. Напишу трешак - страдаю. Страдаю - пишу трешак, чтобы еще сильней страдать. Лезу смотреть то, что болезнено, слушаю то, что до слез прошибает, страдаю....
И не отпустит, пока не напишу, не дотру до дыр музыку, пока не просмотрю все мучительно-больные арты, пока не выстрадаюсь окончательно....
Мозги мои. Ау...

@темы: Обо мне

---

Как же меня уносит эта музыка, этот трейлер, этот фильм...

@темы: О кино, Видео